Прежде всего, это ИРОНИЯ как черта стиля (об этом мы уже говорили). Ироническое отношение к жизни и жизненным коллизиям — важнейшая черта еврейского национального характера (горькая соль еврейской ментальности, по мысли Г. Померанца), игравшая роль психологической самозащиты — так легче было переносить тяготы 2000-летнего периода рассеяния и гонений. Вряд ли случайно, что и в Советском Союзе в вышеописанной анекдотной культуре были так сильны еврейские мотивы (многие шовинисты были убеждены, что все анекдоты сочиняют жиды). Учитывая же связи творчества Высоцкого с анекдотной культурой, всё окончательно становится на свои места. Достаточно хотя бы вспомнить мини-цикл песен о любви в разные исторические эпохи или же песню о захотевшем уехать в Землю обетованную Мишке Шифмане…
Кроме того, прибегая к метафорическому способу изъясняться, если российский менталитет — как бы юношеский (любой психолог подтвердит, что избыточная эмоциональность и спонтанность характерна для вполне определённых возрастных групп, либо для детского Я-состояния в рамках т. н. трансактивного анализа — к слову, восприятие русских как тинэйджеров-переростков очень популярно на Западе), то еврейский — типичен для стариков. Что-то в духе Екклезиаста: и это уже было, и это пройдёт, и о нас забудут (или же по Ницше: всё идёт, всё возвращается, вечно крутится колесо бытия). Всё-таки эта цивилизация почти на 2000 лет старше русской… Подобные моменты прорываются у Высоцкого тогда, когда его внутреннее око за привычным и даже заурядным внезапно открывает некий тщательно спрятанный смысл. Яркий пример — Гимнастика, где за обычным совковым маразмом (а-ля хоровое пение про славное море, священный Байкал в Мастере и Маргарите) картины художников Германии вдруг всплывает нокаутирующее финальное резюме: Бег на месте — общепримиряющий!. Убийственная метафора — тут и выразительнейшая символика застоя (кстати, анекдотов про бег или езду на месте тогда было предостаточно), и прозрачный намёк на уравниловку (все равны, никто не выделяется!), и великолепный образ абсурдизма окружавшей поэта жизни. Усталое многомудрое всезнание сквозит и в песне Мой друг уехал в Магадан, а разговор с Богом в песнях Я из дела ушёл и отчасти Купола — это вообще своего рода оттиск с синайского диалога Моисея и Ягве (как помним, еврей Мартин Бубер считал, что общение с Богом идёт по принципу Я-Ты)..
И ещё один штрих для наибольшей полноты картины. Уже в наши дни философ В. Кантор написал книгу Русский европеец как феномен культуры, подробно описав в ней появившийся в Новое время своеобразный тип русского человека — европейца по духу и русского по самоощущению (примеры многочисленны — от Ломоносова и Пушкина до Тургенева, Чайковского и корифеев Серебряного века). Этот феномен не совпадает с хрестоматийным западничеством, поскольку русский европеец — в отличие от стопроцентного западника — не ощущает по отношении к Западу комплекса неполноценности: говоря словами психологии, у него Преподобный Сергей Радонежский позитивная самопрезентация. Такому человеку не нужны ритуальные жесты типа демонстративного петровского питья кофия или бритья бород: он внутренне, сущностно принадлежит европейской культуре в её высшем, аксиологическом (т. е., ценностном) смысле, восходящем к христианским и демократическим ценностям — о чём у нас уже шла речь; и одновременно Россия для него — Родина в самом полном смысле этого понятия. Можно сказать, что мировоззрение русского европейца ИНТЕГРАТИВНО — оно синтезирует в себе позитивные акценты обоих участников великого исторического спора (западников и славянофилов); кроме того, он внутренне солидарен со словами М. Мамардашвили: Россия — хочет она того или нет — есть неотъемлемая часть европейской культуры (следовательно, и сам русский европеец — такая же неотъемлемая часть этого великого целого!). Если посмотреть на проблему под этим углом зрения, то надо признать: Высоцкий стопроцентно подходит под определение В. Кантора. Он был действительно РУССКИМ ЕВРОПЕЙЦЕМ, т. е., человеком с адекватным (не романтическим и не ксенофобским) восприятием Запада (может быть, в значительной степени благодаря Марине Влади — европейской женщине по судьбе и русской — по происхождению!), не чувствующим себя иностранцем по обе стороны железного занавеса и не нуждающемся в ритуальном возвеличивании либо ниспровержении и сатанизации чего бы то ни было. Представляется, что этот момент в наибольшей степени делал Высоцкого внутренне свободным человеком и гармоничной (несмотря на все изломы его жизни и творчества) личностью.
Конечная же истина — в том, что ВСЕ описанные ментальные тенденции у Высоцкого находятся на пересечении и в динамическом сопряжении (тем более неоднозначном, поскольку автор был артистом и блестяще умел вживаться в каждую маску, одновременно дистанцируясь от неё — об этом у нас уже был разговор). Всё, о чём шла речь, органично входило в авторскую позицию барда, и последняя в результате становилась предельно драматичной, т. к. Высоцкий при всём желании не мог принять какую-то ментальную платформу и с её высоты оценивать всё — каждый из вышеописанных элементов жил не ВНЕ, но ВНУТРИ него самого и его видения мира. Может быть, ещё и потому Высоцкого так любили в те годы в России — зрители и слушатели чувствовали, что шансонье разрываем на куски той же разрыв-травой, что и внутренняя духовная жизнь всего советского макросоциума. Сопереживание всегда предпочтительнее простого понимания — пусть даже самого глубокого…
Комментарии